Нина. Да когда я брала?
Маша. Вчера. Тот есть позавчера уже. Помнишь, ты свою в школе забыла?
Нина. Так я же сразу вернула.
Юля. Ничего ты не возвращала! Отдай «Алгебру», а то я скажу, что это из-за тебя у меня двойка!
Лена. Отдай ты ей, а то она вонять не перестанет.
Юля. Сами вы!
Нина. Но я правда отдала.
Юля. Отдала она! Смотрите какая! Бедна она, несчастная, сбежала, замерзла! Жалеют ее все. А чего ее жалеть! Как «Алгебру» чужую затырить, так она не бедная. Сбежала она! Лучше бы и не возвращалась.
Нина. Вот именно. Лучше бы не возвращаться к вам. Сволочи вы все-таки, терпеть вас не могу. Злющие!
Лена (издевается). А мы-то тебя прямо обожаем!
Маша. Мы сволочи? Да за что ты нас так назвала?
Наташа. За то, что мы тут всю ночь из-за тебя не спали? Переживали за тебя?
Нина. Одолжение они мне сделали – не спали! Да хоть и вообще никогда не спите – мне-то что!
Маша. Какая ты все-таки, Нина.
Наташа. И жалеть тебя не за что, правильно тебя все дразнят.
Юля. Мало еще.
Лена. Ты-то молчи уж, «Алгебра»
Юля. Сама молчи!
Лена. Ты мне рот не затыкай!
Юля. Захочу и заткну!
Музыка заглушает голоса девочек, но они продолжают ругаться. Еще немного – и у них снова начнут отрастать когти, и глаза загорятся зеленым огнем. На этой более чем печальной ноте мы с ними и расстанемся… Но Нину мы еще увидим на минутку.
Эпилог
Действие Эпилога, как и Пролога, лучше не привязывать к конкретному месту. Может быть, затемнить всю сцену, оставив единственное освещенное пятно. В него входят обе Нины, держась за руки.
Нина. Прямо не знаю, что делать. Опять, что ли, убежать?
Нина-2. От себя не убежишь.
Нина. Да, точно. От себя – нет.
Нина-2. Здесь жить придется.
Нина. Я здесь не могу. Я с ними не умею.
Нина-2. А с собой – умеешь?
Нина. Да нет, наверно. Тоже не умею.
Нина-2. А они?
Нина. Что – они?
Нина-2. Они друг с другом умеют?
Нина. Нет, тоже не умеют. Это надо же – никто ни с кем не умеет.
Нина-2. Учиться придется.
Нина. А ты знаешь, я ведь, наверно, и учиться не умею.
Нина-2. Ничего. Если захочешь – научишься.
Занавес
Максим Курочкин
Детство невовремя
Три истории для странного детского театра
Неизлечимость
Мне десять лет, и больше всего я боюсь родиться в прошлом. В прошлом можно было умереть от обычного рака. Сейчас я им каждый год болею – и ничего. В прошлом все красивые большие девочки были маленькие, неинтересно. А в самом древнем прошлом телевизоры были снаружи, а в мозге не было даже простых процессорных объемов.
Нам, конечно, и сейчас не позволяют ставить больше двух. Но детей победить невозможно. Старшеклассники знают, как пронести инсталлятор через робота-вахтера. Себе они ставят объемы бесплатно, а для таких младших как мы у них существует рассрочка. У меня четыре объема, не считая учебных. Можно никогда не переключать «Планеты-трансформеры» и играть в «Стоуншутеров» сразу за три разные команды. Конечно, из-за этого я иногда натыкаюсь на людей и стены, и не слышу многое из того, что говорят учителя и мама. Но они никогда не говорят ничего важного, поэтому мне не трудно делать вид, что я их слышу.
– Ты слышишь меня?
– Тебя?
– О чем ты думаешь? С кем я разговариваю?
– Мама, я тебя слышу.
– Папа возвращается.
Я на мгновение перестал контролировать зооподов, и антропоморфы сразу захватили половину их территории. Придется начинать с нижнего уровня.
– Когда. – Это не вопрос, мне не интересно.
– Сегодня. Прямо сейчас. Он уже близко.
Еще я не люблю прошлое за то, что в нем у меня был папа. Вы видели когда-нибудь, как папа писает в штаны? Если нет, значит, ваш папа не космонавт. Мой папа космонавт.
– Здравствуй.
В дверях стоит толстый мужчина. От него пахнет лекарствами. Я восстановил контроль над армией зооподов.
– Здравствуй, папа. Хорошо, что ты вернулся.
Не люблю прошлое. Мой отец – из прошлого. Стоит ровно. Прошлый раз он шатался, изо рта текла слюна. Потом его рвало. Сейчас лучше. Но мне все равно. Только из вежливости вхожу в объем подсказки.
Имя папы, его образование, экспедиции, пол, вес, состав крови, туча диагнозов… Все это я знаю. А вот типа новости: опять катастрофа, опять невозможное стечение опасных обстоятельств, опять жив, опять герой… У папы есть фанаты. Сейчас у любого фрика есть фанаты. А папа фрик из фриков: он самый говняный капитан Системы.
– Как ты?
– Хорошо.
– Выключи все.
Спорить бесполезно. Папа всегда видит, когда я играю. Я, назло, делаю еще два выстрела и выключаю.
– Я сказал все.
Я выключаю все, даже серию, где Белая Кровь попадает в плен к правителю Хе. Правда, я ее видел сто раз.
– Я тебя очень люблю.
– Я тоже тебя люблю.
Папа рассердился, ушел. И нормально. Я снова включаю все.
Ночью меня разбудил Марк. Марк – это тоже мой папа, только ночью и мальчик. Ночью папа не помнит, что стал взрослым, поэтому с ним можно дружить, как с человеком. Это такая болезнь, она бывает у тех, кто слишком близко подлетает к Юпитеру. Она страшная, но мы живем в мире, где все можно вылечить. Я не дружу с Марком.
– Привет.
– Уходи к себе, к жене уходи.
– Ты уже так говорил.
Марк помнит все, о чем мы говорили прошлый раз. Но все равно не может поверить, что голая женщина в кровати – его жена.
– Чего ты ко мне пристал? Это моя комната, не ходи сюда.
– Я не больной.
– Ты больной, Марк. Посмотри на себя. Ты взрослый дядя. У тебя волосы даже на пальцах. Ты мой папа-придурок. Тебя показывают в новостях каждый раз, как что-то в космосе взрывается. Ты заразный, ты вонючка.
– Я не вонючка.
– Нюхай.
Я заставляю Марка нюхать подмышки.
– Воняет.
– Видишь.
– Ты из-за этого? Я могу чем-нибудь помазать.
– Я не из-за этого, Марк. Ты воняешь, как все взрослые, это нормально. Я просто не хочу с тобой дружить.
– Почему?
– Отстань. Тебя скоро вылечат. И ты снова будешь моим папой.
– Не вылечат. Я буду выплевывать таблетки.
– Ты не сможешь. Утром ты не сможешь. Утром ты папа.
– Поэтому?
– Нет.
– Я подменю таблетки сейчас.
– Марк, бесполезно. Мама заметит. Не заметит мама, заметят врачи.
– Тогда отдавай ручку, которую я тебе подарил.
Два папиных отпуска назад Марк подарил мне ручку со стриптизом – если перевернуть. Он достал ее из своего тайного клада, который устроил еще мальчиком и потом забыл. Мне очень не хочется расставаться с ручкой.
– На, подавись.
– Ну, почему?
– Потому.
Еще немного, и Марк заплачет. Я уже видел его таким, после этого совершенно невозможно относиться к папе серьезно.
– Не плачь.
Марк перестает плакать. Он надеется, что я сейчас скажу ему что-то доброе. Но я молчу, я просто хочу, чтобы он перестал плакать.
– Почему ты не хочешь, чтобы мы дружили?
– Ты не поймешь.
Марк ломает ручку и уходит в папину спальню. До утра он будет смотреть, как спит голая мама. Он мне сам рассказывал, что уже так делал. А потом уснет и проснется папой.
Утром мы завтракаем всей семьей. Папа пытается говорить со мной серьезно, поэтому он невнимательный: мне удается незаметно играть в шахматы и «Восстание смыслов 2».
– Сынок, я знаю, что ты чувствуешь…
В школе нас учили не говорить «я знаю, что ты чувствуешь». Такая фраза может обидеть. Невозможно знать, что чувствует другой человек. Но, судя по Марку, мой папа был троечником.
– Я переживаю, что надолго оставляю вас, мне, поверь, хотелось бы возвращаться надолго и возвращаться здоровым.
– Верю.
– Потом эта болезнь… Мне объяснили, как она может проявляться… Конечно, трудно поверить, что ночью я превращаюсь в ребенка… Но твоя мама говорит…
Мама выразительно смотрит на папу.
– Ну, не важно, что говорит твоя мама. Но я верю, что это правда. И врачи тоже говорят.
– Это правда, папа. Ночью ты мальчик.
– Я говорил с тобой?
– Да, ты приходишь ко мне в комнату, и мы разговариваем.
Мама пьет какао. Похоже, она тоже не отключила свою любимую «Розовую рабыню», поэтому ей важно показать, что она с нами.
– Это правда. Я несколько раз просыпалась, а тебя нет.
Папа трет рукой шею. Она у него толстая от космической еды и болезней.
– Сынок, я хочу, чтобы ты сказал честно… Я тебя не испугал?
Бедный папа, какой же ты скучный.
– Пап, все нормально. Нам весело! Мы играем. Ты рассказываешь разные интересные истории, потом учишь старым играм, потом мы придумываем приколы и засады.